Как сообщает Геродот, со слов скифов, к северу от них живет племя невров, каждый из которых на несколько дней в году превращается в волка. Невры (нуры — «земляные») ни кто иные, как славяне Полесья, носители милоградской культу­ры. Здесь и поныне верят, что при встрече с волками достаточ­но завыть по волчьи, назваться волком или назвать по имени умершего родича, — и волки тебя не тронут. Известны и другие «волчьи» племена: славянские вильцы, иранские гирканы (вэр- каны) и саки-хаумаварка, малоазийские ликаоны, италийские луканы и гирпины, иллирийские давны, фракийские даки (давы), Их имена означают «волки». Гирпинов, по преданию, вел на юг волк. «Хаумаварка» означает «волки хаомы», т.е. оборачиваю­щиеся волками с помощью хаомы (сомы). Это наркотическое зелье арийских воинов и шаманов первоначально приготовля­лось, видимо, из мухомора. А вильцы носили еще два гордых имени: лютичи («сыны льва») и велеты («великаны»).

«Волчьи дни» нуров — это тотемический праздник, сохра­нившийся поныне в виде святочного ряжения волками. Для превращения в волка, как верили, достаточно было надеть его шкуру. «Волчьи дни» у славян приурочивались также к концу осени, когда волки выходили из лесов, чтобы нападать на ско­тину в селах. В ахеменидском Иране «varkazana» («месяц людей- волков») приходился на октябрь-ноябрь.

Согласно легендам, Ромул и Рем, Кир, Заратустра были выкормлены волчицами. Такие предания восходят к тотемическим мифам. Ведь реальные дети-«маугли» приживаются в человеческом обществе с большим трудом. Волк, особенно ча­сто изображавшийся в искусстве сарматов, видимо, был их то­темом. В нартовском эпосе осетин (потомков сармато-аланов) предком героев-нартов является Уархаг («волк»). Большую роль играет в нем бог-кузнец Курдалагон (Kurd-ala-vaergon - кузнец — аланский волк). Он помогает рождению героя Сосруко и закаливает его в волчьем молоке.

«ЧИСТЫЙ» тотемизм — мировоззрение первобыт­ных охотников. Древние же индоевропейцы, обитавшие на юге Восточной Европы в IV—III тыс. до н.э., были земледельцами и скотоводами, варварами энеолита (медного века). Такие на­роды реже общаются с дикой природой, даже противостоят ей. Им уже трудно всерьез верить в свое происхождение от зве­рей. И древняя вера в оборотней отступила по двум направле­ниям. Во-первых, к шаманам-волхвам. Отсюда — вера в кол­дунов, способных оборотиться зверем или оборотить других. Во-вторых, к воинам — дружинникам и военным вождям. Ведь само общество на стадии варварства изменилось. Прежде оно делилось на три возрастных класса: юношей, зрелых мужей и старцев. Войны были редкими и скорее ритуальными. Обще­ство просто не могло позволить мужчинам-охотникам надолго отвлекаться от добычи пищи. Воевали из мести за обиды (на­пример, «порчу»), но не ради захвата материальных ценностей. Позже появилась возможность содержать за счет прибавочного продукта профессиональных воинов и старейшин с шаманами. Так появились три сословия. Старцы сделались «мудрецами» (жрецами-правителями и магами), юноши — воинами, а мужи — общинниками-производителями. Такое трехсословное (трехфункциональное) общество считали идеальным, например, Платон и Сковорода. Заметим, что права на тунеядство в этом обществе, не имел никто: ни бедный, ни богатый. А стремление к богатству считалось недостойным воина или мудреца. Все юноши проходили воинскую службу в составе дружи­ны. Она защищала племя и ходила в набеги на соседей ради скота, женщин и рабов. Воины обитали в лесу, часто охотились и потому сохраняли древние верования, тем более, что обряд посвящения в воины (инициации) проводил шаман. Этот обряд превосходно исследовал украинский этнограф В.Г.Балушок. Инициация включала в себя обряды превращения в зверя (вол­ка) и обратно в человека. Ко всему еще появились тайные муж­ские (воинские) союзы, терроризировавшие не только соседей, но и собственных соплеменников, а также разбойники-изгои, действовавшие в одиночку или целыми шайками-дружинами. Порою изгой (особенно знатный) захватывал власть в племени и превращался из преступника в героя.

    Со временем тотемизм из племенного превращался в «профессиональный». Шаманы стремились оборотиться жи­вотными, способными странствовать в трех мирах (небесном, земном и подземно-подводном) и сражаться с их обитателями, а воины — животными сильными, ловкими, агрессивными. Та­кие животные и становились спутниками или воплощениями воинственных богов: волк — Марса, Одина, Ярилы (Егоря), Аполлона, медведь — Тора, Перуна, бык — Зевса, Индры, Пе­руна. Зачастую вождь был и шаманом. Таков былинный Вольга (Волх) Всеславич (исторический князь Всеслав Полоцкий). Он и его дружина летают соколами, бегают волками или турами и плавают щуками. При этом звериный облик они используют для быстроты передвижения, но не для боя. Этот князь-оборотень выведен в произведениях Н.Перумова («Я — Всеслав»), А.Валентинова (цикл «Око Силы») и Дм.Баринова (Дудко) (цикл «Дары Солнца»). Могучий оборотень Мрак — любимый герой Ю.Никитина (цикл «Трое из леса»). У южных славян Волху соот­ветствует юнак (герой) Змей Огненный Волк.

  К древним тотемам восходят феодальные гербы в виде жи­вотных. Особенно популярны в геральдике были, опять-таки, животные сильные и агрессивные: лев, грифон, орел и т.д. Гер­манцы уже в IV веке носили на щитах изображения вепрей и львов.

   Своеобразно отражена тема оборотня в философии Г.С.Сковороды: «Так-то и сердце земное преображает нас в разныя нечистыя звери, скоты и птицы... Всяк есть тем, чие есть сердце в нем. Волче сердце есть родный волк, хотя лице и не волчее». Злое, низменное сердце превращает человека (внутренне) в волка, вепря, пса, змея, верблюда. Доброе, воз­вышенное — в оленя, льва, сокола, орла, горлицу, голубя.

Воины-звери («оборотни») существовали не только в сказаниях и поверьях. Телесно оборотиться зверем или уви­деть оборотня, разумеется, можно только в бреду {шаманском экстазе), но возможно, используя техники такого экстаза, обо­ротиться внутренне, т.е. приобрести «звериные» воинские спо­собности. В каких же обличьях представал индоевропейский воин-оборотень?

  Воин-медведь. Знаменитый скандинавский берсерк («мед­вежья шкура»). Пройдя перед боем через подобный шаманско­му припадок, он обретал удивительные способности. Отбросив защитное вооружение, с одним лишь мечом, дубиной или голы­ми руками, он с яростным ревом устремлялся в бой. И выходил из него без единой раны либо не чувствовал ран до конца сра­жения. Железо не брало берсерка. Убить его можно было разве что дубиной или камнем. Но после боя его охватывало «бес­силие берсерка». Воевали берсерки в одиночку или небольши­ми отрядами, составляя «спецназ» викингов. Такой отряд из 12 берсерков был у объединителя Норвегии Харальда Харфагра (IX век). Известен случай, когда в ожесточенном сражении они оказались единственными, кто не получил ни одной раны. На колонне Траяна изображен отряд германцев. Среди них бер­серк в медвежьей шкуре и с дубиной. В «Херварасаге» описан Самсейский бой (видимо, IV век). 12 братьев-берсерков перебили экипажи двух судов, но затем сами были убиты всего двумя героями — Хьяльмаром и Орвар-Оддом. При этом Хьяльмар, получив 18 ран, сразил главного берсерка Ангантюра и погиб сам. Остальных 11 убил Орвавр-Одд.

  В «Саге о Ньяле» описан религиозный «эксперимент». Были разожжены два костра: язычниками и христианами. Берсерк прошел через первый, но якобы не смог преодолеть второго. После этого Исландия крестилась (1000 год).

Способности берсерков, однако, не сверхъестественны. Звериная шкура неплохо защищала спину и голову от некаче­ственной стали, тем более, от меди или бронзы. В литературе часто утверждается, что берсерки (а также славянские, скиф­ские и сарматские воины) употребляли мухоморы (древняя сома-хаома). Однако прямых свидетельств об этом нет. Воз­можно, берсерки умели напрягать мышцы наподобие китайской техники «железной рубашки», что делало неуязвимыми и от­крытые участки тела. Воин-медведь вовсе не был буйным су­масшедшим. Подобно шаману, он сам вызывал у себя припадок и контролировал его ход. Это придавало ему особую силу натиска и быстроту реакции. Расплачиваться же за сверхспособ­ности приходилось неуживчивостью, агрессивностью и «бесси­лием». Состояние экстаза становилось своего рода наркотиком, заставлявшим искать схваток.

  Воины-медведи ушли в прошлое вместе с эпохой викингов. Поздние  берсерки зачастую лишь имитировали припадок, что­бы запугать и ограбить людей. Один такой «воитель» принялся реветь и кусать свой щит. В ответ опытный воин ударил ногой по щиту и оставил «берсерка» без зубов. У римлян знаменосцы носили медвежьи шкуры, а младшие командиры — волчьи. Но боевое искусство воинов-зверей не согласовывалось с желез­ной дисциплиной легионов. Пляски ряженых в медвежьих шку­рах («людей-медведей») известны у хеттов и славян. У славян и балтов сказочный герой, сын человека и медведицы (или жен­щины и медведя), наделен богатырской силой. На основе этого образа А.Пумпур создал своего Лачплесиса, вошедшего затем в фольклор. По сути, фэнтезийная поэма Пумпура заменила ла­тышам не сохранившийся у них героический эпос.

Воин-волк. Подобны берсеркам, но менее известны ульвхедины («волчьеголовые»). На пластине из Торслунда в Швеции рядом с Одином изображен воин с копьем в руке и головой волка. В Польше волколак представляется в виде волосатого челове­ка с волчьей головой. На золотых застежках из Тилля-тепе (Аф­ганистан) изображен воин в греческих доспехах и шлеме в виде волчьей головы — это бог войны Ортагн (Веретрагна, скифский «Арей»), Возможно, у германцев существовал «стиль волка» наподобие китайских «звериных» стилей борьбы. Образы воина-волка и воина-медведя у славян и гер­манцев весьма близки. Знаменитый скандинавский и англосак­сонский герой носит имя Беовульф — «пчелиный волк», т.е. медведь. Берсерк и скальд Эгиль Скаллагримсон (X в.), внук вервольфа, носил то медвежью, то волчью шкуру. Славянское волколак  означало «волчья шкура», изна­чально же «волк-медведь». Немцы именовали волка-оборотня «вервольф». Ирландские предания го­ворят об отряде лэгнех фэлад — воинов-вервольфов, за свою службу получавших человеческое мясо. Они приносили чело­веческие жертвы кровожадному богу Кромм Круаху и селились вдалеке от людей.

В Риме на празднике Луперкалий юноши в волчьих шкурах: луперки бегали по улицам и хлестали женщин. А на празднике «гирпинских волков» в честь богини Феронии и Аполлона Соранского некоторые люди, одержимые «волчьим» экстазом, ходили по раскаленным углям и совершали другие воинские подвиги. У хеттов известны обрядовые пляски ряженых «людей-волков». При византийском дворе готы плясали в волчьих шкурах. У осе­тин молодые воины, отправлявшиеся в набег (балц), именова­лись «волчьей стаей» (бал). Солнечного героя Сосруко закалка в волчьем молоке сделала неуязвимым.

В «Слове о полку Игореве» Всеслав Полоцкий за ночь до­бегает в волчьем обличье от Киева до Тмутаракани. Волх Всеславич, Змей Огненный Волк и их дружины также оборачиваются волками.

  В германском эпосе прославлен род Вельсунгов — «сынов волка». К нему принадлежали величайшие герои Сигмунд и его дети Сигурд (Зигфрид), Синфьетли и Хельги. Сигмунд и Син- фьетли превращаются в волков и нападают на людей в лесах. Позднее изгой-оборотень Сигмунд становится королем франков.

Зороастрийские книги осуждают разбойные отряды «людей- волков» (maiуго). Грузинский царь Вахтанг (V век) носил про­звище Горгасал (от иранского Горгасар — «волчьеголовый»), В ирландском предании св. Патрик превращает воинственного короля валлийцев Беретика в волка. Псевдо-Кесарий (VI век) с ужасом описывает кровожадных славян, которые едят женские груди и перекликаются волчьим воем. Своих же соплеменников сей византиец изображает кроткими и законопослушными. Таков древнейший образец славянофобии. Впрочем, Псевдо-Кесарий был явно наслышан о славянских «волчьих» дружинах.

  Вообще способность оборачиваться и оборачивать волками часто приписывается инородцам. Именно такое говорили скифы о неврах, а литовцы, удмурты и шведы — о русских. Когда после русско-шведской войны 1808—1809 годов развелось много волков, тут пошел слух, что это русские превращают в волков пленных шведов. Слобожанские украинцы также считали, что лучше всего умеют оборачивать людей волками рус­ские колдуны.

  Еще хетты именовали опасных преступников «волками». Объ­являли преступников волками также греки, индийцы и гер­манцы. Зевс обратил в волка аркадского царя Ликаона, по­смевшего угостить владыку богов мясом своего сына. Скандинавское «vargr» означало «волк», «преступник», «из­гой». Таких изгоев вешали в жертву Одину вместе с настоящими волками. В средневековой Англии «волчьими головами» называли разбойников.

 В Прибалтике еще в XVI—XVII веках действовали разбойные шайки «вервольфов», описанные шведским ученым Олавом Магнусом. Опьяненные колдовским зельем, они ели мертвецов. Однако некий ливонец Тисс в 1692 году сообщил, что немецкие и ливонские вервольфы и русские волколаки — «псы Бога». Они воюют с нечистью на земле и в аду, а по смерти попадают на небо. Он сам якобы был одним из них. Украинцы также верили, что волки истребляют чертей, а волколаки никогда не нападают на своих односельчан.

  С исчезновением «волчьих» дружин или вырождением их в банды, в Европе возобладало представление об оборот­не (вервольфе, волколаке и т.д.) как об изгое, нападающем на людей и скот. Его считали либо жертвой колдовства, либо злым колдуном, продавшим душу дьяволу. Распространилась даже психическая болезнь — ликантропия. Страдавшие ею мнили себя волками. Этих несчастных сжигали на кострах как колдунов-оборотней. Нередко же маньяки и грабители «рабо­тали» под вервольфов. Всех превзошел негодяй, долгие годы терроризировавший округу Жеводана во Франции с помощью двух гиен. Крестьяне, никогда не видевшие подобных тварей, разумеется, принимали их за оборотней. Охотники же тщетно изводили волков. Реальный волк (если он не бешеный), надо сказать, трусоват и на человека первым нападать, избегает.

Вервольфами именовались в 1945 году банды нацистов, действовавшие в тылу союзников. Норвежский неонацист и не­оязычник К.Викернес ныне отбывает тюремный срок за поджоги церквей и убийство. Под псевдонимами Варг Викернес и Каунт Гришнак этот современный вервольф сочиняет музыку и книги.

Об особом значении полнолуния для оборотней писали Петроний (I в.) и Гервазий Тильберийский (XIII в.). В русском заговоре волколак просит Месяц сделать его неуязвимым. В то же время в Эдде и славянских верованиях волки или волколаки пожирают солнце и луну. Волколаков и упырей часто смешива­ли на Балканах. Результат такого смешения — русское (литера­турное) вурдалак.

Вервольф — любимый герой западного кинематографа. Но вместо родной средневековой или деревенской среды он дей­ствует преимущественно в современном городе. Дрессировать для съемок волка или хотя бы собаку трудно, как и человеку изображать четвероногого зверя. Вот и бегает по экранам не­лепое двуногое и волосатое существо с волчьей или собачьей мордой, а то и просто с заросшим волосами лицом, скорее на­поминающее обезьяну. «Киношный» оборотень обычно превра­щается в свирепого зверя автоматически в полнолуние только на ночь, теряя при этом память и человеческий разум. В фоль­клоре такие легенды известны на Сицилии, но редки. При этом считалось, что для исцеления такого оборотня достаточно кровопускания. А уж превращение в оборотня человека, укушенно­го оборотнем, — это просто приписывание вервольфу свойств вампира.

Распространенной формой брака, особенно с иноплеменни­цами, в древности было похищение-набег. Отсюда именование у славян «волками» участников свадьбы и легенды о превра­щении колдуном в волков целого свадебного поезда. Вообще волколак  невольный (заколдованный насильно) — просто жал­кое существо. Охотиться он не умеет, красть скотину стыдится. Потому питается чем попало и ждет, пока кто-нибудь его рас­колдует (например, угостив хлебом). В средневековых легендах (кельтских и французских) злая колдунья превращает в волка некоего рыцаря или принца. Он жестоко мстит ведьме, но дру­гим людям помогает и в конце концов снимает с их помощью злые чары.

Воин-пес. Образы волка и пса у индоевропейцев взаимозаменимы: волки — «хорты» (псы) Егория (языческого Ярилы). У восточных славян сказочный герой (Иван Сучич) рождается от собаки. Сюжет этой сказки восходит к мифу о Даждьбоге- Солнце. Кир, по преданию, был воспитан волчицей или же пастухом и его женой по имени Спако («собака»). В ассирий­ских источниках скифский царь с «собачьим» именем Ишпакай именуется «бешеный пес», «волк».  В «Инглинга-саге» берсерки сравниваются с бешеными псами и волками. В гер­манском эпосе главными врагами Вельсунгов являются Хундинги — «сыны пса». «Собачьи» имена у ирландцев носят герой Кухулин («пес Кулана») и король Кури. У лангобардов в VI в. были «собакоголовые» воины. «Псоглавцами» именовались в Чехии пограничные воины-крестьяне (подобные казакам).

  В фольклоре Балкан и Карпат, античной и средневековой литературе фигурируют песиголовцы (кинокефалы) — могучее, но дикое и кровожадное племя. Они ездят на конях и нередко отождествляются с татарами. Однако святой может укротить кинокефалов молитвами и сделать своими защитниками. С со­бачьей головой изображался на иконах св. Христофор.

  Способностью к оборотничеству отличаются в поверьях украинские казаки-характерники (воины-колдуны). В частности, знаменитый запорожский кошевой Иван Сирко якобы умел обо­рачиваться псом.

Воин-лев. Геракл, сын Зевса, вершит свои подвиги, защи­щенный лишь непробиваемой львиной шкурой и вооруженный только дубиной и луком с отравленными стрелами. При этом он склонен к припадкам ярости. В нем нетрудно узнать воина- зверя, только не медведя или волка, а льва. Герой во львиной шкуре, сражающийся с трехглавым драконом, изображен на зо­лотой чаше IX века до н.э. из Хасанлу в Иране. Всеслав Полоц­кий в «Слове о полку Игореве» оборачивается не только вол­ком, но и «лютым зверем» (львом). Лютичи-вильцы также были не только «волчьим», но и «львиным» племенем. Славянские фигурки VII века, связанные с культом Даждьбога, изображают существ, сочетающих черты волка и льва.

Воин-барс. «Люди-леопарды», плясавшие в барсовых шку­рах, известны у хеттов. В шкуре барса (или тигра) изображается на средневековых иранских миниатюрах богатырь Рустам. Предания о нем были принесены в Иран саками (азиатскими скифами). На раннесредневековых фресках из Пенджикента и Фундукистана (в Афганистане) изображены два героя: во львиной и барсовой шку­рах. Первый отмечен знаком солнца, второй — луны. В иранской мифологии лев посвящен божеству солнца, барс — божествам луны и грома. Тариэл, герой бессмертной поэмы Руставели, одет

в шкуру тигра или барса. В основе этой поэмы — персидская кни­га, не найденная и поныне. Барсовые шкуры носят в «Илиаде» Менелай и Парис. На индоевропейской прародине (юг Восточной Европы) обитали львы и барсы. С тигром же познакомились (в азиатских степях) только древние иранцы.

Воин-бык (тур). Турами оборачиваются Вольга-Волх и его дружина. Восточнославянский сказочный герой (Иван Коровий Сын) рождается от коровы или лошади. «Бык» — обычный эпи­тет Индры и других богов в Ригведе.

Воин-вепрь. У скандинавов упоминаются, наряду с берсерками и ульвхединами, свинфюлькинги — воины-вепри. Вероят­но, на севере существовал и «стиль кабана». Кабан — священ­ное животное Фрейра (бога солнца), Даждьбога, Перуна.

Воин-дракон. В фаррерской балладе Дитрих Бернский (исторический король готов Теодорих Великий или его отец Тиудемир) превращается в дракона и побеждает бургундского героя Хёгни (Хагена), поливая его с воздуха ядом. В южносла­вянском фольклоре огненные змеи-громовники защищают лю­дей от злых водяных змеев — аждай, ламий. К земным женщинам огненные змеи приходят в человеческом обличье. Их дети становятся великими героями. Один из них — Змей Огненный Волк, очень напоминающий русского Волха. Он и его дружина так же оборачиваются волками и другими животными.

Воины-муравьи. Вольга и его дружина, чтобы проник­нуть во вражескую крепость, оборачиваются ... муравьями. Не странный ли облик для великих воинов? Однако в облике муравья предстает грозный Индра. Ахилл же правит племенем мирмидонян — «муравьев». Некогда они превратились в людей из муравьев.

В наши дни традиции индоевропейских воинов возрождают неоязычники. В частности, украинские «характерные казаки». Разумеется, превратиться в зверя физически человек не может. И вряд ли стоит возрождать в полном объеме опасное и жесто­кое искусство воина-зверя. Однако у индоевропейских воителей стоит поучиться умению сохранять единство с природой, видеть в звере не только врага, но и достойного соперника, лучшие ка­чества которого стоит перенимать.