Не надо строить иллюзий, эти потомки Бандеры без поддержки извне, без денег, без политической поддержки, без печенек от кондитерской фабрики имени Нуланд, наконец, ни на какие майданы не пойдут. Так и будут ходить кругами, стучать в барабаны и символически жечь в Киеве по 2-3 покрышки. Потому что прекрасно знают, сегодня у власти не Янукович с добрым и ласковым "Беркутом", а точно такие же отморозки, которые уже хлебнули крови и с удовольствием перестреляют не то что "небесную сотню", а и "приземленную" тысячу. - http://www.nakanune.ru/articles/111938/#sthash.nR5INmfr.dpuf
Береговое право или русские "варвары" и "просвещенные" европейцы
Штранда, или Береговое право (jusnaufragii) — широко распространенное в Средние века право
береговых жителей или государств на присвоение судов, терпевших у их берегов
крушение, и приплывавших к тем же берегам вещей. В средневековой Германии Береговое
право, или Strandrecht, простиралось в широком
смысле этого слова на вещи, выбрасываемые как на морские, так и на речные
берега.
Однажды лорд
Гренвиль, приближенный короля Генриха VII (1485-1509), пометил в своем
дневнике: "выбрать минуту, когда король будет в хорошем расположении, и выпросить
у него какой-нибудь маяк". Вряд ли придворного вельможу влекла морская романтика.
Скорее всего, за краткой пометкой скрывался банальный расчет.
В те времена маяки находились в частном
владении, а право выдачи патентов на их строительство входило в число
королевских добродетелей. И это, казалось бы, сугубо экзотическое занятие
приносило приличный доход. Дело в том, что владельцы маяков за освещение
опасных рифов и мелей взимали с судовладельцев крупные дивиденды, а
существовавшее с давних времен «береговое право», или «штранда», давало неплохой
«приварок». Для этого требовалось всего-то ничего — в нужный момент погасить на
некоторое время маяк. И разбившийся на скалах богатенький «купец» в одночасье
делал владельца прибрежного участка, на котором произошла трагедия,
преуспевающим человеком. В этом прибыльном деле охотно участвовали и церковь,
и власть многих морских держав,
Во времена Людовика
XIV (1643-1715) один нормандский священник в своей проповеди укорял прихожан
Шеррюэ (залив Сен-Мало) за их нерадивость в уплате церковных взносов следующими
словами: "Господь вот уже двенадцать лет кряду не посылает на берег ни
одного кораблекрушения". Да и сам монарх был не прочь поживиться
плодами штранды. По морскому уставу, изданному им в 1681 году, все имущество,
спасенное с разбитого корабля, переходило в королевскую казну, а прибрежные
феодалы, взамен "законных прав на добычу", получали от государства
приличную мзду. Но особенно расцветала штранда у берегов Туманного Альбиона.
Там в двадцати восьми милях юго-западнее мыса Лендс-Энд , у северной стороны
входа в пролив Ла-Манш, разбросаны острова Силли . Из 145 островов, островков
и скал лишь пять обитаемы. Жители этих островов из поколенья в поколенье
промышляли береговым разбоем. У них даже был свой небесный покровитель Святой
Уорна, которого они в штормовые ночи просили: «Молим тебя, Господи, не о
том, чтобы были кораблекрушения, но о том, что если они по твоей воле произойдут,
ты указал бы им место на островах Силли ради их бедных обитателей».
Многие
века в гроте одной из скал с усилением ветра появлялся звук, похожий на вой
волка, и чем ожесточеннее дул ветер, тем сильнее становился вой. За этот вой
камни получили название Вульф-Рок, или
Волчьи скалы. Капитаны судов, заслышав вой, срочно меняли курс, уклоняясь от
опасного места. Жителям же островов волчий вой был ни к чему. Он отпугивал
верную добычу. И однажды рыбаки завалили камнями грот. Вой прекратился. Не
прошло и трех месяцев, как на камнях Вульф-Рок в тумане разбился корабль, а
вскоре еще, потом еще.
Бристольские купцы,
владельцы кораблей, не желая терпеть убытки, решили "оживить" волка.
По их заказу лондонские мастера изготовили из медных листов статую огромного
волка с открытой пастью. Конструкция предполагала, что ветер, проходя между
челюстями медного зверя, будет издавать утробный вой, слышимый на многие мили
окрест. Подготовленное к сборке пугало по частям доставили на Вульф- Рок. Но в
одну из штормовых ночей отчаянные парни с островов Силли подошли на вельботе к
скале и побросали все заготовки в море. Кораблекрушения продолжались.
Тогда возмущенные купцы послали петицию в Палату общин
Британского парламента. Тот постановил построить на западной оконечности
островов, на скале Бишоп-Рок, маяк. Узнав об этом, островитяне пришли в ярость
и обратились к премьер-министру с жалобой на парламент, который "отнимает
у них божью благодать". Однако их стенания остались без внимания. Маяк на
скале был построен, но... к радости островитян первым же штормом башню
разнесло в щепки.
Добытчики были
людьми не только настойчивыми, но и изобретательными. Понимая, что в бурную
ночь, при сильном ветре да еще с дождем или снегом, когда спасительный свет с
берега особенно необходим мореходам, отличить сигнальный огонь от обычного
костра практически невозможно, они привязывали к рогам коровы фонарь и
выгоняли скотину на берег. Проходящее мимо судно, приняв колеблющийся свет
фонаря за сигнальный огонь, шло на него и разбивалось о камни. Лучшим временем
для таких "операций" были безлунные ночи. Блуждающие маяки отправили
на дно не одного "купца" и не одну сотню человеческих жизней вознесли
к праотцам в поднебесье. На островах Силли и поныне бытует легенда о том, как
еще в XIX веке в особо торжественных случаях хозяева угощали гостей китайским
чаем из старых запасов, добытых в трюмах чайного клипера "Фриар
Тук", капитан которого тоже принял фонарь на коровьих рогах за маяк.
Не обошла стороной
береговая зараза и молодые Соединенные Американские штаты. Сохранился документ,
рассказывающий о том, как в одно из воскресений начала XIX века, когда у
побережья полуострова Кейп-Код (штат Массачусетс) бушевал шторм, в церковь
портового городка Чатхэм, переполненную молящимися прихожанами, ворвался местный
рыбак с воплем: "Хвала Господу! Крушение на берегу!". Паства ринулась
к дверям, но была остановлена повелительным гласом настоятеля: "Стойте!
Сначала воздадим благодарение Богу". Торопливо бормоча молитву, святой
отец проворно проталкивался через замершую в нетерпении толпу и уже на улице,
закруглив благодарение словами: "О, Боже! Смилуйся над нами, грешными, и
сделай так, чтобы от судна осталось побольше! Аминь!", подхватив повыше
рясу, в предвкушении хорошей добычи первым ринулся на берег с призывом:
"Дети мои, быстрее за мной!".
Неотложная хирургия
Штранда наносила колоссальный урон судовладельцам,
препятствовала развитию торговли и больно била по престижу страны, на чьих
берегах она процветала. Бороться с ней пытались давно. Первым, дошедшим до нас
документом, считается Латеранский собор (1097), признававший присвоение
спасенных от кораблекрушения предметов тяжким преступлением, а виновных
подлежащих отлучению от церкви. Неуютно чувствовали себя береговые братья и во
времена правления Ричарда I Львиное Сердце (1189-1199). Осенью 1192 года,
возвращаясь домой после третьего Крестового похода в Палестину, капитан
корабля, на котором находился Ричард I, сбитый с толку мерцанием берегового
огня, посадил судно на скалы недалеко от Венеции. Экипаж и король оказались в
плену у императора Священной Римской империи Генриха VI. Пленники были
освобождены лишь через год после того, как Львиное Сердце принес ленную
присягу (признание Генриха VI своим благодетелем "по гроб жизни") и
пообещал выплатить выкуп в 150 тысяч марок золотом. С тех пор Британский
монарх люто возненавидел береговых грабителей. "Лоцманы, нанятые лендлордами,
и другие лица, намеренно топящие корабли у берега, — гласил его указ, —
подлежат мученической смерти: первых должно повесить на высоких виселицах, а
лендлордов, подкупивших их, надлежит привязать к столбу, врытому в середине их
дома, дом поджечь сразу с четырех углов и сжечь дотла со всем, что
внутри находится. По прекращении же пожара оставшиеся стены снести и уравнять
с землей, а на том месте, где был двор, устроить на вечные времена свиной
рынок". Этот указ действовал в Англии почти шесть столетий!
В XII—XIII веках во
Франции, Испании и Нидерландах (каждая из которых до сих пор оспаривает свой
приоритет создания документа) для борьбы с береговыми пиратами пользовались
Сборником постановлений морского права (Олеронский судебник). "Если
после кораблекрушения, — говори лось в одном из его параграфов, —
спасенные люди сойдут на ближайший берег в надежде на гостеприимство местных
жителей, а последние будут так жестоки, бесчеловечны и низки, что позволят
себе убить этих несчастных с целью завладеть их имуществом и деньгами, то
местный владелец земли обязан немедленно взять таких людей под стражу,
подвергнуть их телесному наказанию и конфисковать все их имущество. Затем этих
людей следует бросить в море и оставить там до тех пор, пока они не будут
полумертвы, и, наконец, вынув из воды, убить их камнями — подобно бешеным
волкам и злым собакам". Дальнейшее развитие эти документы нашли в
уголовном кодексе "Каролина", принятом в 1532 году во времена
правления короля Карла V Габсбургского. Однако соблазн был велик, и никакие уложения
не останавливали береговых пиратов и владельцев маяков. Представителей местных
властей, призванных осуществлять законность, они просто подкупали, а
несговорчивых убивали.
Один из основателей английского флота король Генрих VIII в
1514 году учредил Адмиралтейство-Совет и Морское министерство, поручив Главному
лорду Адмиралтейства генерал-адмиралу Говарду взять под единоличный контроль
маяки, баканы, береговые и морские знаки, а право выдачи патентов на постройку
новых маяков передал Парламенту. Таким путем монарх намеревался навести порядок
на английских берегах. Но меры не дали желаемого эффекта, и среди
купцов-владельцев судов нарастало недовольство беспомощностью власти. Чтобы
как-то разрядить обстановку, король издает специальную Хартию, даровавшую
шкиперам и морякам королевства право основать гильдию или братство прихожан
церкви Детфорд- Стронда в графстве Кент для оказания материальной помощи
вдовам и семьям погибших на море. Так на берегах Темзы появилась община «Дом
Троицы». Некоторые историки полагают, что столь своеобразное название связано
с дарственной грамотой, начинавшейся словами: "Во имя Святой и
нераздельной Троицы". Вскоре «Дому Троицы» присвоили статус корпорации,
заведовавшей провизией и запасами флота.
Двадцатипятилетняя королева Елизавета Тюдор (1558-1603),
взойдя на английский трон, отлично понимала, с кем ей предстоит сразиться при
наведении порядка на берегах королевства. Ведь доходы ее подданных, занимавшихся
береговым грабежом, были громадны. Истинных размеров богатств, нажитых неправедным
путем, правда, никто не знал. Но то, что это были "бешеные деньги", можно
судить по тому, как при первой же
попытке государства выкупить маяк владелец, не моргнув глазом, заломил цену в 550000 фунтов
стерлингов.
Но королева в своем
решении была непоколебима, считая, что маяки должны стать "общественным
залогом, в общественных руках, для общественной пользы и употребления". В
этом ее поддерживал и влиятельнейший человек при дворе лорд Берли Уильям Сесил,
вторивший королеве: "Маяки — это башни на морском берегу, в которых
правительство держит лампы и политических союзников". Принудив
генерал-адмирала, лорда Говарда, отказаться от единоличной власти над маяками,
Елизавета в 1594 году передала их «Дом Троицы». Общине вменялось в обязанность
следить за сохранностью навигационных знаков, принадлежавших частным лицам, и
даровалось право "на свой счет строить и ставить какие угодно баканы и
знаки на морских берегах, их возвышенностях и мысах, где, по мнению
лоцмейстеров, это окажется полезным". В том же году к корпорации перешли
грузовые и балластные сборы "со всех судов, ходящих по Темзе".
Однако благородным
намерениям королевы суждено было сбыться не скоро. Как отмечают английские
историки, "характернойчастью елизаветинского общества были деятели,
занимавшиеся пробиванием проектов якобы для блага публики, но на деле имевшие целью
частную выгоду Маяки не остались вне их внимания. Создатели маяков подобно
лодочнику, смотрели в одну сторону; но гребли в другую: делая вид, что
хлопочут о выгоде общества, добивались только собственной, а «Дом Троицы»,
которой по статусу надлежало блюсти интересы государства и граждан,
предпочитала бездействовать, подсчитывая доходы от маячных и портовых
сборов".
В феврале 1614 года возмущенные бездеятельностью старшин
судовладельцы, капитаны и моряки подали в «Дом Троицы» петицию с требованием срочно поставить маяк в
Уинтертоне , где кораблекрушения приобрели катастрофический характер, но
престарелые братья оставили бумагу без внимания. Неспособность «Дома Троицы» удовлетворять
насущные потребности флота не только пошатнула веру в корпорацию, но и на
целые столетия отодвинула победу над береговыми братьями. Лишь в 1842 году «Дом
Троицы, наконец, выкупила последние четыре частных маяка. За них пришлось
выложить 1200000
фунтов стерлингов. Лишившись надежной "крыши",
штранда постепенно сошла на нет, и
Британские острова обрели долгожданный покой.
А в это время в России...
В отличие от Европы и
Америки, на Российских берегах было спокойно. До реформенных преобразований
Петра I морские побережья были пустынны, а российские купцы и варяжские гости
обменивались товарами, в основном, по внутренним водным путям. Как свидетельствуют
Новгородские хроники XI—XIII веков, русские купцы предпочитали случайной наживе
от захвата потерпевших крушение кораблей устойчивую выгоду от добрых отношений
со своими заморскими партнерами. Так было на торговом ганзейском пути от
Котлина до Новгорода. Так было и на торговом пути по Днепру через Черное море в
Византию. Немалую роль здесь играли врожденная славянская приветливость и
веками закрепленная готовность прийти на выручку бедствующим на воде. Ведь уже
в договоре князя Олега с греками (911) говорилось: "Если корабль
греческий будет выброшен ветром на чужую землю и случится при этом кто-нибудь
из русских, то они должны охранять корабль с грузом, отослать его назад на
землю христьянскую, провожать его пока достигнет места безопасного. Если же
беда приключится близ земли Русской, то корабль проводят в последнюю, груз
продадут, а вырученное Русь принесет в Царьград, когда придет туда для торговли
или посольства. Если же кто на корабле том будет убит Русью или пропадет
что-нибудь, то преступники подвергаются наказанию". Эти каноны
сохранились и в более поздние века. Например, в договоре смоленского князя
Мстислава Давидовича с Ригой, Готландом и немецкими городами (1229)
подчеркивалось: и...у кого в одной из договаривающихся стран
разобьется судно или челн, безразлично у латинянина или русина, то товар его
свободен на воде и на берегу, без пакости всякому;затопленный товар
хозяин вытаскивает на берег при помощи своей дружины, если же потребуется
сторонняя помощь, то хозяин пусть нанимает людей при свидетелях, которые
присутствуют при этом..."
Капитальные маяки как предостерегательные
знаки на морских побережьях у нас появились почти на столетие позже, чем в
Европе. Создавая отечественный флот, Петр I, отлично знавший коварство ветров и
мелководий, вопросам безопасности мореплавания уделял особое внимание и того
же требовал от своих подчиненных. Для эффективного управления флотом царь
создал в 1718 году Адмиралтейств-коллегию, в одном из первых указов которой
четко оговаривалось: "все грузы и судовое имущество, как русских, так
и иностранных судов, спасенные в пределах Российской империи, находится под
непосредственным покровительством Императорского величества и является неприкосновенным".
После заключения Ништадтского мира (1721), завершившего долгую (21 год)
Северную войну со Швецией, к России отошли часть Карелии к северу от Ладожского
озера, Ингерманландия (Ижорская земля) от Ладоги до Нарвы, часть Эстляндии
(северная Эстония) с Ревелем и островами Саарема и Хийумаа, часть Лифляндии с
Ригой, а вместе с ними и маяки. Самый древний из них — Кыпу (1530) на западной
оконечности острова Хийумаа. Эти маяки, в основном, принадлежали частным лицам
и в большинстве своем находились в жалком состоянии. Огонь получали сжиганием
в канфорах угля или дров. Надзора за правильным освещением прибрежных вод не
было. Каждый действовал исходя из личных соображений и местных потребностей.
Все это благоприятствовало береговому разбою. Многие владельцы маяков под
циничным лозунгом: «друзья Господа и враги всех» грабили суда, создавая
напряженную навигационную обстановку, державшую судовладельцев и капитанов в
постоянном страхе. Сохранился документ, рассказывающий о том, как в начале
XVIII века некий барон Унгерн-Штернберг у входа в Ревель специально устраивал
маяки на мелководье Финского залива. Корабли, привлеченные светом ложных
огней, становились легкой добычей барона-пирата. Грабителю было безразлично,
кого он обирает: соотечественников или иностранцев, живых или мертвых. Мертвых
раздевали донага, а за живых требовали выкуп. Чтобы покончить с береговым
разбоем, нужны были серьезные организационные меры. В 1801 году
Государственная Адмиралтейская коллегия, заваленная многочисленными жалобами
от мореплавателей на беспорядки и неудобства плавания в Финском заливе, поручила
Морскому Ученому Комитету рассмотреть все проекты, представленные организациями
и частными лицами, по улучшению навигационной обстановки. Наилучшим был
признан проект капитан-лейтенанта Л.В. Спафарьева. В нем ужесточались
требования как к кандидатам на должность смотрителя маяка, так и к жителям
прибрежных районов."Смотрителей на маяках, — говорилось в проекте
Спафарьева, — иметь хорошего поведения. Им же поручить наблюдение за
вехами, поставленными на море вблизи маяков. Обязать их во всякое время вести
журналы о состоянии погоды и силе ветра. Жителям островов приказать, чтобы
они в ночное время огней по своим берегам не зажигали и тем в заблуждение
мореплавателей не вводили; а если кто будет изобличен в умышленном держании
огня на берегу, для обмана мореплавателей, то с таковым поступать как с
разбойником или убийцею". Этот проект и лег в основу преобразований в
маячном деле России. В 1805 году был создан Адмиралтейский Департамент, взявший
в свои руки управление маяками, ремонт и строительство новых. А 27 мая 1807
года император Александр I утвердил Положение о маяках. В соответствии с этим
документом все частные маяки отошли в государственное владение, за исключением двух Домесснесских маяков, которые на основании договора,
подписанного еще при Шведском правительстве 18 октября 1680 года, оставались в
руках местного землевладельца барона Остен-Сакена, за что казна платила ему
ежегодно по 2500 талеров или 3325 рублей серебром. Таким образом, и на
балтийских берегах со штрандой было покончено раз и навсегда.
Вместо заключения
Вот уже более двух столетий Европа не знает морского разбоя
на своих берегах. Маяки, как и задумывалось королевой Елизаветой Тюдор, светят
всем и неприкосновенны, как полпреды государств. Но было бы наивным думать, что
искорененная в XIX веке штранда перестала существовать на побережьях мирового
океана. Подобно спорам лишайников, легко приноравливающимся к любым изменениям
климата, а потому неискоренимым и при благоприятных условиях дающим многочисленное
потомство, она в XXI веке расцвела ядовитыми цветами на побережьях
Юго-Восточной Азии, Индийского океана и Африканского рога. Видоизменившись и
приспособившись к новым реалиям, прибрежный морской разбой год от года
приобретает все больший размах и изощренную жестокость. И вновь звучит набат,
созывающий мировое сообщество на решительную борьбу с прогрессирующей
заразой.